Вечер понедельника, кафе – точка в центре Минска, в которой удается пересечься между ее репетициями, съемками и гастролями. За столиком женщина с негромким голосом, мягким взглядом, тонким лицом и практически без косметики. Странно, что кинорежиссеры частенько приглашают ее на роли «железных дам».
В ее портфолио более 50 фильмов и телесериалов, среди которых «Ускоренная помощь», «Каменская», «Провинциалка», «Соблазн», «Масакра», «Волки», «Супермаркет», «Бумеранг», «Снайпер. Оружие возмездия», «Клянемся защищать». А минские ценители театрального искусства знают и любят Оксану Лесную по спектаклям Русского театра «Интимная комедия», «Проделки Ханумы», «Волки и овцы», «Ниночка», «Пойманный сетью», «Васса», «Идеальный муж» и, конечно же, в новых комедиях «Двенадцатая ночь» Шекспира и «Леди на день» Олега Данилова.
– Оксана, твоим главным педагогом в институте была народная артистка Беларуси Зинаида Ивановна Броварская, посвятившая всю свою жизнь Купаловскому театру. Говорят, ее называли «человек-воин» за преданность профессии, огромную силу воли и большой актерский талант. Чему учились у таких блестящих профессионалов?
– В этом году, в августе, Зинаиде Ивановне, кстати, исполнилось бы 100 лет. Когда она начала с нами работать, ей было около семидесяти. Внешне она была потрясающе эффектной женщиной: имела прекрасную фигуру, походку, осанку, ходила в умопомрачительно красивых нарядах, на высоких каблуках или десятисантиметровой танкетке. Мы, юные девочки, восхищались, глядя на эту женщину, которая так себя подавала, несмотря на возраст, и, конечно же, хотели на нее равняться.
На занятиях актерским мастерством она нам показывала, как надо стоять на голове, как, делая кульбиты на мате, правильно группироваться, чтобы это выглядело элегантно, эстетично и по-актерски красиво. Сегодня, чтобы быть в форме, я в свои пятьдесят должна преодолевать лень, нежелание, «агульную млявасць» и т. д. А эта женщина в семьдесят все делала легко, играючи. Если тогда мы не до конца осознавали, какая за этим стоит грандиозная работа над собой, то сегодня я понимаю: да, это была удивительная женщина и крутой педагог.
«Только в партнере твоя сила, – говорила она. – Если сцена не клеится, если она идет вхолостую, надо «вцепиться» в партнера еще сильнее, а не выпячивать себя». Когда ты еще молодой актер, то не совсем понимаешь значения этих слов, но когда появляется некоторый опыт, тогда реально осознаешь, что эта «вольтова дуга», возникающая между актерами, и держит внимание зрителей.
И самое главное, чему она учила, – не забывать об эмоциональной природе профессии, о том, что артист должен принимать и отдавать эмоции, как транслятор. Все его нервные ощущения должны быть точно настроены и обнажены, чтобы эмоциональное внутреннее «я» актера ответило до того, как он откроет рот.
– То есть, возможно, поэтому артисты в обыденной жизни более эксцентрично реагируют на некоторые вещи, нежели обычные люди?
– Я думаю, это стереотип. На самом деле экзальтированность вне театра – это немного странно. Конечно, есть люди, у которых от природы все очень «подвижно» внутри, они могут «на раз» заплакать и засмеяться. Мне сначала было легче заплакать, а вот чтобы научиться легко смеяться на сцене, понадобилось какое-то время. Я, наверное, вообще меланхоличный человек по жизни. Поэтому не умею просто хихикать. Мне пришлось учиться радоваться каким-то вещам, чтобы научиться смеяться, – и это клево.
– Эта обостренность помогает в обычной жизни или наоборот?
– Не всегда, потому что в каких-то конфликтных бытовых, социальных ситуациях ты внутри уже включился, а внешне надо сдерживаться. Когда приходишь в ЖЭС, например, вряд ли там стоит смеяться или плакать.
– Разве не могут актеры надеть любую маску?
– Могут, конечно, но к этому надо готовиться. Подходя к двери того же ЖЭСа, нужно включать в себе кнопку под названием «я железобетонный посетитель, который добьется своего». Однажды кто-то из журналистов совершенно искренне задал мне вопрос: «Оксана, а вы плачете настоящими слезами?» Я сначала подумала, что это шутка, ответила: да, у нас есть такие трубочки, как у клоунов, мы нажимаем, и вылетают фонтанчики слез. Ответ не удовлетворил, поэтому меня переспросили: «Все-таки как вы плачете на сцене, если не хочется?» Но я же выхожу на сцену уже в образе, погрузившись в атмосферу спектакля, уже на оголенном нерве. При этом вторая половина меня четко фиксирует технические вещи: где свет, кто рядом, как надо двигаться в данной мизансцене и т. д.
– То есть полное погружение в образ – это непрофессионально? Сразу вспоминается, как героиня Моэма в романе «Театр», по-настоящему страдая от любви, на сцене то же самое играла плохо…
– Когда-то у меня были сложные эмоциональные жизненные коллизии. И в спектаклях, в серьезных сценах, я вдруг заметила, что меня «перешкаливает». Я поймала себя на том, что плачу навзрыд на сцене и не могу остановиться даже за кулисами. И я сказала себе: стоп, возьми себя в руки, это уже тянет на психическое отклонение. Когда артист наигрывает, гримасничает, если слишком много эмоций или слез (у артистов это называется «плюсует»), он будет смотреться странновато на фоне партнеров и всего остального «упакованного» спектакля. Театр – это искусство, где эмоции должны существовать гармонично.
– Возвращаясь к твоим первым профессиональным шагам, ты начинала в минском ТЮЗе. Какие были первые роли?
– После окончания театрального института меня пригласили на работу и в ТЮЗ, и в «Молодежку», но я выбрала Театр юного зрителя, потому что там были опытные, взрослые актеры, у которых, я считала, смогу многому научиться. Действительно, меня и остальных молодых актеров очень хорошо встретили. Остались теплые воспоминания о дружбе и общении со старшими коллегами, об актерском братстве. Я до сих пор очень тепло отношусь к этому театру. Играла трудного подростка по кличке «Жирафа» с начесом-ирокезом на голове в спектакле «Вся надежда» по Михаилу Рощину – очень социальной пьесе. Это было модно тогда. Молодую героиню в спектакле «Кабанчик» Виктора Розова. В спектакле «Петер Мунк и его каменное сердце» Гауфа исполнила роль Лизбет. Как истинно тюзовский молодой артист, играла бабочку из окружения Дюймовочки – такую самую высокую в сказке бабочку-махаона с ростом 1,75. А потом ушла в декрет.
– Главным театром в твоей жизни стал Горьковский…
– В Горьковский театр я пришла после декрета, когда сыну исполнилось два года. По приглашению Бориса Ивановича Луценко. На дворе были 1990-е, самый пик разрухи. Но мы были молоды, казалось, все разваливается, ну и пусть, зато вот сейчас хлынет свежий воздух, вот-вот начнется новая эра. А ничего не начиналось, потому что страна рушилась, и люди испугались, схватились за кошельки, надо было как-то выживать. Мой первый муж Сергей Лесной, также актер по образованию, ушел из профессии в бизнес, чтобы кормить семью. Многие коллеги тоже были вынуждены выбрать другую специальность. В театре, и не только в нашем, наверное, в большинстве постсоветских, произошел пресловутый разрыв поколений.
Но и в те годы было много интересного. Борис Иванович ставил много экспериментальных спектаклей в Горьковском. Такая творческая лаборатория не всегда была оправданна, с моей точки зрения, хотя были поставлены и очень интересные спектакли, например, «Христос и Антихрист» по Дмитрию Мережковскому, где в главной роли играл Алексей Шедько, а над сценографией трудился Зиновий Марголин. Мне посчастливилось играть в этом спектакле крон-принцессу Софью-Шарлотту. Борис Иванович поставил комедию «Амфитрион» по мотивам древнегреческих мифов и произведений Плавта, Мольера, Клейста, Жироду, Хакса. Я исполнила роль Леды, царицы Спарты.
В то время мы читали взахлеб «полочную» литературу, которую тогда начали печатать и переводить. Вдруг оказалось, что существует разный Михаил Зощенко – не только лишь хрестоматийный. И Анатолий Приставкин, и Фазиль Искандер, и Василий Гроссман… Появился в печати сборник стихов Александра Вертинского с его воспоминаниями. Я читала много, но хаотично. Сегодня я стараюсь читать более системно, возвращаюсь к русской классике и понимаю, что в ней сотни уровней. Недавнее потрясение – «Бесы» Достоевского. Это какой-то пророческий роман. Перечитываешь и понимаешь, что это писал гений как будто про нас, про жизнь, которая сегодня существует. На одной странице ты смеешься гомерически, а на другой плачешь от ужаса. И этот маятник между гротесковым смехом и трагедийными сценами затрагивает в душе очень глубокие пласты. Восхищаюсь Чеховым, тонким, «прозрачным» автором.
– Ты играла когда-нибудь героинь Достоевского и Чехова?
– Увы. До меня в Русском театре шли «Три сестры», но меня это не коснулось. Во время учебы играла Нину Заречную в режиссерском отрывке по пьесе «Чайка». Зато работала в спектаклях по пьесам Александра Островского, который всегда достаточно много ставился в театре. И который очень созвучен сегодняшнему времени – те же банки, те же векселя, те же истории о богатых и бедных.
– По поводу чувства партнерства на сцене… Кто из партнеров особенно близок тебе?
– Хороший партнер – человек, с которым ты созвучен не только на сцене, но и в жизни, и по ощущению профессии. Замечательным партнером был Сережа Журавель. Его уже нет, но я не могу с этой мыслью смириться, остается такое ощущение, что он уехал куда-то на длительные гастроли. Мы играли с ним в антрепризных спектаклях Николая Пинигина «Прикосновение», «Ужин с придурком», «Женщина и ее мужчина». Прекрасным партнером был Ростислав Иванович Янковский. Мы работали с ним в спектакле «Перед заходом солнца», он играл богатого семидесятилетнего немца, который влюбился в свою медсестру Инкин, роль которой исполняла я. Актер старой школы, он был очень внимателен к коллегам и всегда говорил, что только партнер твоя палочка-выручалочка.
– Ты работала и с Алексеем Баталовым?
– Нет, просто была знакома. Во время учебы в институте я подружилась с курсом Алексея Баталова – ребятами, которых он набирал в Беларуси для ВГИКа. Среди них были Дима Иосифов, Андрей Бабашкин. Они меня и познакомили с Алексеем Владимировичем. Мне казалось, это какая-то космическая личность… Фильм «Три толстяка» обожала с детства. Восхищалась его героем в картине «Дорогой мой человек». Не могла смотреть без слез «Летят журавли». И вдруг после окончания института я с ним познакомилась лично. Он пригласил своих студентов к себе на дачу, ребята позвали и меня. Мы разговаривали, что-то читали вслух, и я в том числе. Баталов меня похвалил и предложил прослушаться в Москве. Но я не решилась уехать из Минска тогда, в конце 1980-х.
– А какие твои самые любимые роли сегодня?
– Мне нравятся все мои роли: и маленькие, и большие. Моя Миссури в спектакле «Леди на день», который недавно поставил Дмитрий Астрахан. Она такой спасатель в юбке, который хочет всем помочь. Люблю мою отчаянную Оливию из «Двенадцатой ночи» Шекспира. Сначала я ее очень опасалась, думала: ну какая я Оливия?.. Но я пытаюсь вложить в нее разные стихии: и страсть, и трагику, и лирику. И мне нравится такой микс, потому что я люблю парадоксы: ты рыдаешь и при этом поправляешь помаду на губах. В нашей обыденности есть место и комедии, и драме.
– Каково это – быть все время в окружении людей театра? Где проще общаться: в привычной театральной среде или внешнем мире?
– Я же не живу в театре, я там работаю, а живу вот в этом городе, среди вот этих людей. С коллегами в театре мы просто имеем общую тему, поэтому понимаем друг друга с полуслова, общаясь на профессиональном сленге. Но «питаемся» мы тем, что видим в жизни, реальность дает то, что мы можем реализовать на сцене. А не наоборот.
– А твоя семья имеет отношение к театру?
– Когда сын был маленьким, играл в одном из спектаклей нашего театра и достаточно эмоционально. Лет до восьми делал это с удовольствием, а потом решил, что ему неинтересно. Он программист. Но в театр ходит довольно часто, смотрит все премьеры – и мои, и новые спектакли в других театрах. Учась в магистратуре в Норвегии, подружился с хореографом и театральными актерами, частенько ходил в театр и на различные хореографические проекты.
– А каково точное количество твоих ролей в кино? Как давно начала сниматься? Есть ли любимые фильмы?
– Честно говоря, я не считала. Это не кокетство, частенько я снимаюсь в эпизодах и даже забываю названия сериалов. Первый фильм был «Ускоренная помощь», я там играла жену Олега Акулича. Потом Александр Велединский (режиссер-постановщик фильма «Географ глобус пропил») снимал здесь у нас сериал «Закон», где я сыграла главу присяжных заседателей, которая должна быть неподкупной, но я была, естественно, подкуплена. Было несколько ролей в «Каменской». У меня сложилось, увы, определенное амплуа: железная бизнес-леди, фрау, надменная аристократка и т. д. Видимо, кинорежиссеры выбирают мое лицо с достаточно острыми чертами. Хотя мне кажется, интереснее на экране играть обратную историю.
Правда, Александр Колбышев предложил роль сельской идейной коммунистки Клавдии в фильме «Волки». Неожиданную для себя героиню я сыграла в сериале «Темная лошадка» Сергея Газарова – очень болтливую журналистку по кличке Радио. Мне кажется, получилось смешно. Позже появились роли, которые мне очень нравились и запомнились, в белорусских фильмах «Масакра» Андрея Кудиненко, «Соблазн» Маргариты Касымовой. Обожаю такую режиссуру, когда ты ощущаешь, что режиссер вместе с тобой ищет на съемочной площадке, как сценарий сделать захватывающим, чтобы все было жизненным, чтобы зритель видел и ощущал, как персонаж меняется в течение спектакля или фильма, преодолевая препятствия, внутренние и внешние, стремясь сделать наш мир лучше. Мне кажется, в этом весь смысл, это касается и нашей актерской профессии.
Беседовала Ольга Савицкая.
Фото из личного архива, из архива НАДТ им. Горького.
