С Верой меня познакомил общий приятель и, как водится, совершенно случайно. Я искала ответы на важные для себя вопросы, а он позвонил и сказал: «Я знаю, кто тебе нужен. Ее зовут Вера Савина». Так в моей жизни произошло знаковое событие – «открытие Веры». И если через семь рукопожатий можно дотянуться до президента, то всего через одно – до Владимира Высоцкого, Андрея Миронова и даже Льва Толстого. Ведь Вера Савина – правнучка русского дворянина Вячеслава Грушецкого, семейного врача Льва Николаевича. Но не только этим примечательна героиня моего интервью. Жизнь ее наполнена огромным количеством волнующих событий и гениев, словно драгоценный сосуд с сильнейшим концентратом искусства. И если бы однажды мы готовили порции культурно-исторических напитков для желающих просвещения в баре будущего, Вера Савина была бы главным поставщиком секретного ингредиента.
Вера Савина – журналист, киносценарист, куратор художественных выставок. Автор 30 документальных картин, в том числе крупных работ о М. Шагале, И. Лангбарде, П. Чайковском, Чеславе Немене, А. Пушкине и др. Работала в Москве, Минске, Киеве, Ленинграде.
Член Союза журналистов Москвы, Союза журналистов Республики Беларусь, Союза кинематографистов Республики Беларусь, Союза дизайнеров Республики Беларусь.
В 1992 году В. Савина была членом жюри фестиваля телевизионных программ в Каннах (Франция) FIPA – секция «События в обществе и большие репортажи». Печаталась в парижской газете «Русская мысль» и во французской Midi libre.
«Случай – Бог»
– Вера, как случилось, что вы оказались буквально в эпицентре культурного сообщества 70-х: Смоктуновский, Высоцкий, Ахмадулина, Рерберг? Профессия? Судьба? Случай?
– И профессия, и судьба, и случай. Мне, можно сказать, посчастливилось. У Анатоля Франса по поводу случая есть замечательное сравнение: случай – это псевдоним Бога, когда он не хочет подписываться своим именем. Я работала в популярной программе ЦТ «Взгляд», делала сюжеты, до этого сделала много театральных программ на БТ. Про Нину Владимировну Коновалову, крымскую художницу, в доме которой каждое лето собирались музыканты, художники, писатели, написала статью в «ЛиМ». Газета была у моей московской подруги Маши Русецкой (в замужестве Айги, ее муж – известный поэт-авангардист, кавалер многих европейских премий Геннадий Айги). К ней зашли ее друзья из Киева: они снимали фильм про Параджанова и про Гену Айги. Увидели статью и сказали: это кино. Будем снимать. Все. Полетела в Киев заключать договор. А потом – на съемки в Коктебель. Зимний. Необыкновенный. Так появился мой первый документальный фильм «Ангел мой», который сразу взяли на Центральное телевидение и который завоевал приз зрительских симпатий телеканала «Останкино». Фильм очень личный. В его основе – моя переписка с Ниной Владимировной.
В своей книге «Три Дюма» Андре Моруа часто повторяет, что случай что-то изменил в жизни изобретателя французской истории Александра Дюма-отца. И снова случай, и снова случай… И что каждому из нас почти каждый день судьба предоставляет случай изменить свою жизнь. Но нужно обладать талантом Дюма, чтобы ощутить это и воспользоваться этим случаем.
Однако случай – он все-таки не слепой. И не случайность тем более. У меня все было подготовлено предыдущей жизнью и профессиональным опытом.
– Фильм «Ангел мой» нужно демонстрировать людям в лечебных целях, ибо он будит в душе все самое прекрасное. В одном из эпизодов Нина Владимировна, поднимаясь на могилу Волошина в Коктебеле, за кадром говорит, что когда ей плохо, она приходит сюда и просит у Волошина помощи и защиты. «Макс, мне так плохо! Меня обидели! Помоги мне!» Это один из самых эмоциональных моментов в фильме. У вас есть такой «заступник»? Или место, куда вы приходите, когда плохо? Место вдохновения, силы?
– Мои «заступники», мое место силы – Пушкин и Высоцкий… Для меня это два равновеликих человека, два равновеликих Поэта. Какие невероятные совпадения и рифмы в их жизни, судьбе, творчестве. В отношении к ним «после»… Они пришли в наш мир не узнавать, а сказать. Сказать то, что уже знают. Все, что знают. Не это ли есть проявление божественного дара? О Пушкине говорили: «Как мог этот кучерявый мальчик с томиком Парни в руках так все знать о нас?» А как Высоцкий, который называл историю страны «историей болезни», так мог все знать о нас? О каждом из нас? Роман «Евгений Онегин» назвали энциклопедией русской жизни. Все творчество Владимира Высоцкого можно назвать энциклопедией современной жизни, зеркалом, которое помогает человеку остаться человеком в самое невыразительное и сложное время. По-моему, миром все же правит Поэзия. Моим – точно она. В аннотации к фильму о Пушкине я написала: «Это не мы о Пушкине. Это Пушкин о нас». А с Высоцким посчастливилось быть знакомой.
Высоцкий
– Сейчас любую информацию можно найти в интернете: о Высоцком, о Гоголе, о марсианах, о ком угодно. Но люди, которые гениев знали лично, имеют о них совершенно иное представление. Вы были близко знакомы с Владимиром Высоцким. Расскажите, каким он был?
– Вы знаете, мое глубокое убеждение: зрителям не нужно встречаться с артистами вне сцены или экрана. Их может постичь большое разочарование. Артисты, поэты, художники – они, да, такие, как мы. На первый взгляд. И совершенно другие. Настолько, что это часто не нравится. Особенно когда творческих людей путают с созданными ими образами или с лирическим героем.
С Высоцким меня познакомил наш общий друг – французский поэт, композитор и певец Максим ле Форестье в феврале 1976 года. В пустом зале московского Театра эстрады Максим представил мне своего друга. «Володя», – протянул он мне руку. – «Вера». И все. Я даже не поняла, кто это. В то время в Минске шла совсем другая жизнь, были другие культурные ориентиры, совсем не похожие на Москву и ее небожителей. Единственное, что я запомнила, – его взгляд. Прямой, открытый, пронизывающий. В глаза, в зрачки, в душу. Высоцкий принес два стула, приставил их к первому ряду. Болтали легко о серьезном. О том, как выживать. О свободе в жизни и в творчестве. О том, что мужчинам выжить и состояться гораздо труднее, а женщинам проще: новое платьице, туфельки, бантик – и все становится не так безнадежно.
Зал заполнялся публикой. На нас стали обращать внимание, все как завороженные смотрели на моего собеседника Володю. К нам подошла девушка, он представил: «Леночка, секретарь директора нашего театра. Захочешь на любой спектакль – к ней, от меня». Тогда у меня все сложилось: реакция публики, артист театра, в разговоре Володя обмолвился, что хотел познакомиться с Максимом в Париже… Неужели сам Высоцкий?
Думаю, хорошо, что все сложилось именно так. Знай я, кто передо мной, не смогла бы быть естественной. Хотя Володя был очень доброжелательным и открытым.
Тогда же Высоцкий подарил Максиму свою старинную гитару, которую получил в дар на концерте в Воронеже. Во всех перемещениях по Москве «Мерседес» Высоцкого сопровождали две машины. Он знал, что за ним постоянно следят.
Володя был человеком совершенно из другой Галактики. И очень добрым. Но и отшить мог так, что люди отлетали, как выпущенные из пращи. Если ему было интересно, то ты через несколько лет продолжал с ним разговор так, как будто закончил его 10 минут назад. А судьба… Париж, Голливуд, Таити, Гаити, Лас-Вегас… Но только здесь было пространство, которое резонировало с его поэзий. Он говорил, что в СССР его держат роли Гамлета, Лопахина и Давид Боровский, сценограф Таганки. Видела почти все его спектакли, была на многих его концертах.
И знаете, когда я посмотрела фильм «Высоцкий. Спасибо, что живой», из кинотеатра вышла ошеломленной: это был абсолютно Высоцкий! Пластика, походка, харизма, эмоции, что-то совсем неуловимое. Хотя там есть нескольких неудачных крупных планов с плохим гримом, но моего общего впечатления это не изменило. А вот о чем фильм… Не помню.
«Только искусство лечит душу»
– В чем сила искусства и предназначение гения, на ваш взгляд?
– Искусство само по себе абсолютно иррационально. Его невозможно рассказать словами. Как говорил Максимилиан Волошин: «Если вы можете рассказать картину словами, то это не картина, а литература». В искусстве – тайна. Как и в жизни: есть не только смысл, который все ищут, но и тайна.
В искусстве не бывает «быстрее, лучше, шире, длиннее, больше, выше». Это не спорт. И не дизайн. Мы все живем в одном мире, только по-разному. И в искусстве важно – иначе. Иначе видеть наш мир. И все, что нас окружает. В искусстве мы как бы флиртуем с реальностью. Но дорого платим за этот невинный искренний божественный флирт.
Говорить об искусстве, а тем более спорить о нем – занятие неблагодарное и пустое. Все равно что «толочь воду в ступе». И разговаривать, и спорить нужно с единомышленниками. Но мне все-таки кажется, что искусство делает свой отбор между людьми. Кто-то «любит арбуз, а кто-то – свиной хрящик». Кто-то – балалайку, а кто-то – «Реквием» Брукнера. Кто-то – частушки, а кто-то – высокую поэзию. Так сложилось, что у меня небольшой, но довольно изысканный круг друзей. Нас объединяют совпадающие тревоги о жизни человеческого Духа и то, что открывает Царские ворота в дивный параллельный или совсем новый мир. Я очень радуюсь, когда в моей жизни неожиданно появляются новые друзья-приятели, совпадающие вибрациями и культурными кодами, с которыми мы смотрим в одну сторону, независимо от жизненного опыта или возраста.
А утонченная грань между реальной жизнью и искусством – она внутри нас. И это хрупкое равновесие между внутренним и внешним миром создает искусство, как и религия. Со мной – так.
Благодарна судьбе за знакомства с необыкновенными людьми. И с гениями тоже. Дело не в том, как этим воспользоваться. Важно, как на это откликнуться. Какими совпадениями, какими вибрациями и каким ознобом.
А гении… Бедные-бедные гении. В повседневной жизни просто невыносимы. Современниками не поняты – было бы странно, если бы они были поняты современниками. Можно даже сказать, что абсолютно бесполезны. И бесконечно одиноки. Но гений устанавливает такую высокую планку, к которой люди, духовно одаренные, начинают тянуться. Вот для чего гении посланы в наш мир. При жизни мало кого признавали гениями. Проходили века, десятилетия непонимания и забвения. Но и это не самое страшное. Страшно, когда в соцсетях, например, появляются сообщения «10 мудрых мыслей Х», «6 высказываний Y, которые нужно запомнить» и т. д. Даже неловко это видеть. Есть 10 заповедей, которые нужно знать наизусть и по ним жить. А все «мудрые мысли» – это не формулировки. Это мир, это жизнь, это судьба. И творчество, которое дорого оплачено.
Давно поняла: хочешь уничтожить какое-то уникальное явление, сделай его массовым достоянием. Недавно был случай. Жужжит на кухне телевизор, который я не смотрю, а скорее слушаю. Вдруг слышу фразу (поют!): «Красота спасет мир», «Лев Толстой не о той красоте написал, а о твоей – льдинка, снежинка, слезинка…» Точной рифмы не помню, но загрустила. И не от того, что артисты эстрады перепутали Достоевского с Толстым. Такой, знаете ли, «толстоевский» получился. А от того, что слова Достоевского о спасительной «горней» красоте стали фастфудом и утратили свое первоначальное содержание от бессмысленного и бесконечного тиражирования. Но все-таки все ищут спасения, ходят на тренинги, к мотиваторам, коучам, а правда в том, что только искусство лечит душу. Главное, не потерять бы себя в этом агрессивном и всепоглотившем культурном фастфуде.
– Вера, героем одного из ваших фильмов является польский рок-музыкант Чеслав Немен. Вы также приложили немало усилий к созданию его музея в Беларуси. Музыканта, которого нынешнее молодое поколение не знает вовсе, а поколение 70-х чтит и боготворит. Чеслав Немен в вашей жизни тоже случай?
– Небесные почтальоны исправно доставляют небесные дары… Куда, кому и почему – в этом тоже одна из тайн жизни. И в дворянские усадьбы, и отшельникам на берега великих морей, и в унылые окраинные городские кварталы, и в заурядную деревню. Но, бывает, посланники ошибаются адресом. Очень люблю анекдот: «Задолго до Менделеева периодическую таблицу элементов увидел во сне Пушкин. Но он в ней ничего не понял».
Чеслав Немен – гений, самородок, мультиинструменталист – родился в белорусской деревне Старые Василишки. Прожил в ней почти 20 лет и эмигрировал с семьей в Польшу. Через несколько лет уже выступал на сцене парижской «Олимпии», его песню включила в свой репертуар звезда мирового кино Марлен Дитрих, в Польше его назвали лучшим музыкантом ХХ столетия.
Идея снять фильм о нем тоже возникла необыкновенным образом. У меня есть фотография с Чеславом Неменом, снятая давно во время интервью с ним в минском Дворце спорта. И вдруг она стала постоянно попадаться мне на глаза. И выпадала отовсюду: с книжных полок, из шкафа, с комода… Подумала, что это неспроста. Посмотрела в интернете и оказалось, что скоро его юбилей. А судьба Немена – отличный сюжет не только для документального кино, но и для художественного или для сериала.
Даже не ожидала, что фильм о нем вызовет такой резонанс и такое множество отзывов и комментариев в республиканской прессе. Все это помогло открыть музей Чеслава Немена в Старых Василишках. Стараюсь помогать музею и сейчас, когда он стал магнетическим местом паломничества поклонников великого музыканта: передаю в дар редкие экспонаты, архивные документы, пианино, гитару, видеозаписи, виниловые пластинки, помогаю в организации фестивалей и праздников, в работе над концепцией музея и музейного пространства. Можно сказать, что это – единственный в мире музей рок-музыканта в его родном доме.
«Духовной жаждою томим…»
– Чего вам стоило снять фильм о Пушкине?
– Почему-то все, кому я говорила, что буду снимать фильм о Пушкине, начинали смеяться. Ведь о Пушкине можно снять много совершенно разных фильмов. Тема моего фильма: Пушкин и православие. Его строку «Духовной жаждою томим…» я считаю эпиграфом к каждой человеческой жизни. И если все люди, с которыми мы встречаемся в жизни, будят в нас либо животное, либо человеческое, либо божественное. Так вот Пушкин – это про божественное. У меня есть очень хороший друг Юра Абдурахманов. Его сестра заведует паломническим отделом в Святогорском мужском монастыре (место в Псковской области, где похоронен Пушкин. – Прим. ред.). Однажды Юра говорит мне, не хочешь ли сделать фильм про Пушкина? Конечно, хочу! Но с какой стати белорусские кинематографисты будут делать фильм о Пушкине в Святогорском монастыре? И я нашла факты, чтобы увязать Беларусь с монастырем и получить разрешение на съемку. Под Бобруйском есть деревня Телуша, где жила внучка Пушкина – Наталья Александровна Воронцова-Вельяминова. В этой деревне она построила храм, школу и больницу, как это делали русские дворяне-просветители. Это единственное место в нашей стране, где каждый год проходит праздник «Пушкинские дни поэзии». Вот поэтому все легко связалось, мы поехали в Святогорский мужской монастырь и сняли фильм о Пушкине. Жизнь в монастыре – это отдельный разговор. То, что я там увидела и почувствовала, заставило меня разрыдаться.
– У вас есть потрясающий фильм о белорусской актрисе театра и кино Галине Макаровой, называется он «Мама». Почему вы выбрали такое название?
– Во-первых, нашим мамам нужно ставить памятники на городских площадях. Они шили нам, как лучшие кутюрье, готовили, как в мишленовских ресторанах, буквально из ничего! Все умели, все успевали и воспитывали нас без всяких новомодных систем. Строго. И нормально воспитали. А Галина Климентьевна Макарова была невероятной харизмы и силы женщина. Вы знали, что она – чемпионка Беларуси по мотокроссу 1939 года? Во-вторых, с Таней (дочь Галины Макаровой. – Прим. ред.) мы знакомы с малолетства. И когда умерла моя мама, мы с ней созвонились, встретились, стали вспоминать наших мам и решили сделать фильм. Так и появилась «Мама».
– У вас десятки профессиональных наград, в том числа медаль Франциска Скорины, и к вам, разумеется, часто обращаются за советом или рецензией другие авторы. Вам удается не обидеть человека, дав ему строгий ответ?
– Понимаете, есть то, что называется «санитарными нормами». Наша персональная культура – наш самый строгий цензор. Вся наша жизнь состоит из каких-то нюансов и мелочей. А творческие люди – очень хрупкие создания, с очень ранимым самолюбием. Тут нужно быть ни в коем случае не хирургом, а психологом или терапевтом, детским терапевтом. Мы же с вами знаем, что таланты – это выжившие дети. Их обязательно нужно поддерживать и окрылять. Поэтому правду говорить им нужно аккуратно и дозированно. Порой я даже кривлю душой. Редко бывает, когда ты в абсолютном восторге от человека и его работы, но находишь правильные слова, потому что понимаешь, чего ему это стоило. Но каждый автор сам должен понимать, для чего он окунулся в эту стихию – творчество. Для развлечения своего и читателей-зрителей? Как говорится, плиз. Попутного ветра. О чем вообще рассуждать? А если с пусть даже наивной целью изменить мир к лучшему, послать свой message – тогда и разговор другой. Серьезный.
Искусство, творчество – жесткое и жестокое занятие. Это не бирюльки, не вышивание гладью, не дамский лепет на лужайке. Извините меня, если резко. Хотя и эпикурейские мотивы, и вакхические песни нам не чужды. Главное в таких коктейлях – правильные пропорции.
– Вам случалось по заданию редакции снимать то, к чему душа не лежит? Выполнять идеологически нужную, но морально неудобную работу?
– Я всегда делала фильмы и писала только о том, что дает надежду. Все остальное – «развлекаловка». Выбирала всегда только тех, с кем совпадают вибрации, кто мне созвучен. Чайковский, Пушкин, Лангбард, Шагал… Есть другие документалисты, снимают о том, что нам «мешает жить». Я – только о том, что помогает. Как-то задумали фильм о Лазаре Кагановиче. Он был тогда жив. Злодей еще тот. Собирались снимать с хорошей командой: оператор Георгий Рерберг, режиссер и ведущий Алексей Герман. А потом звонит Рерберг и говорит: «Ну не могу я снимать о том, что ненавижу». И я тоже очень легко отказалась. Писала и снимала только о тех, кто «по образу и подобию…» Мои герои – это и я. В той или иной мере.
– Если бы вам сейчас предложили сделать фильм, кто стал бы его героем из современных знаменитостей?
– У меня несколько иное представление о современности. Все мои герои – мои современники и собеседники. Недавно перечитывала письма Чаадаева. Какая судьба потрясающая! О нем хорошо сказал Осип Мандельштам, что даже голуби из Ноева ковчега улетели и не вернулись, и все боярские дети, которых посылали за границу еще при Борисе Годунове, не возвращались, а Чаадаев поехал и вернулся. Он переживал за судьбу России, за что его и объявили сумасшедшим. Так что сейчас, получается, мне современен Чаадаев.
А вы знаете, что Бернард Шоу был у нас в Негорелом? Да-да. Здесь, недалеко от Минска. Тогда там проходила граница СССР. Разве он не наш современник? Для меня – да.
В период своей работы с народными театрами я случайно познакомилась с одной женщиной в деревне. Это немыслимой красоты женщина! С очень тонкими запястьями, тонкими чертами лица, больше похожая на итальянку, чем на белоруску. Ее преследовал рок, как в древнегреческой трагедии: все ее дети умирали один за другим. Их было семеро. При каких-то нелепых обстоятельствах. И внучку позже убили в этой же деревне – в каком-то немыслимой красоты пейзаже, достойном кисти большого мастера.
Я хотела записать ее монолог о женской судьбе. Просто монолог. Ведь где брать силы, чтобы такое пережить? Поразили смирение и покорность, с которыми простая женщина относилась к судьбе. Поэтому героями моих фильмов могут быть не только люди с именем, но совершенно простые деревенские жители. Как в фильме «Я садовником родился». Хотя, конечно, моя тема – фильмы-портреты художников.
А вот знаете, моим преподавателем был Анатолий Арсеньевич Михайлов, который потом стал ректором ЕГУ, а сейчас он президент университета – вот о ком нужно делать фильм. Чистый философ в XXI веке!
БЛИЦОПРОС
Любимый художник: Модильяни.
Любимый писатель: Лев Толстой.
Любимый композитор: Верди.
Любимый город: Минск.
Любимая страна: теплая.
Куда хотели бы перенестись? В молодость, в 70-е. Потому что в 70-х мы были молодыми, ни о чем не задумывались, и уже были хорошие фильмы, новая хорошая музыка, Таганка, можно было читать хорошие книги, вообще что-то уже было можно.
Если бы вам сказали, что вы летите в космос прямо сегодня, что бы вы взяли с собой? Тушь для ресниц и книгу. «Евгения Онегина». С Онегиным у меня интересная история. Когда я предложила Белле Ахмадулиной принять участие в фильме про Пушкина, в разговоре обмолвилась, как однажды я скучала в Париже и мне попался «Евгений Онегин». Я прочитала его совсем по-другому! Я видела и чувствовала каждое слово, каждое движение души, каждое состояние природы. И потом Ахмадулина мне сказала: «Вы меня так потрясли своей фразой «Однажды я скучала в Париже», но я вас хорошо поняла».
Беседовала Мария Столярова.
Фото: из личного архива.
Фотопортрет на заставке — Ирена Гудиевская.
