Художественный руководитель Национального академического театра имени Янки Купалы Николай Пинигин – о театре и толерантности, феминизме и профессионализме, о женской и мужской режиссуре, соцсетях и новых спектаклях.
– В Купаловском театре недавно состоялась премьера вашего спектакля «Толерантность» по пьесе Ясмины Реза. Вы не впервые ставите произведения этой французской писательницы. В прошлом году сделали ее же «Арт». Чем взгляды Ясмины Реза вам близки, почему выбираете ее пьесы из множества других?
– Ясмина Реза очень хороший автор, она умеет из обычной бытовой истории сделать грандиозную вещь. Ее «Арт» я ставил три раза в разных театрах – больше, наверное, не буду… Но расстаться с этой пьесой сложно – она очень умная, смешная и глобальная. Ее другая пьеса у меня давно была на примете, но все не было повода поставить, а сейчас пришло время. Это история о том, как поссорились четыре взрослых человека из-за того, что их дети подрались в школе. Сюжет незамысловатый, но у драматурга получилась глобальная вещь: способны ли мы быть толерантными в спорных ситуациях или же своя рубашка ближе к телу, и мы готовы уничтожить человека, если он не нравится?..
Оригинальное название пьесы я изменил на «Толерантность» по согласованию с автором. Слово употребляется здесь с иронической интонацией. Считаю, что не всегда это понятие конструктивно, избыток толерантности иногда может довести до потери собственного «я» отдельного человека и даже нации. В пьесе этого нет, но я добавил в спектакль сцену с иммигрантами. Толерантность необходима для тех, кто живет в ее координатах, а если ты толерантен, а другие нет, то надо подумать, где эта твоя толерантность должна закончиться.
– Есть ли отличия в режиссуре, драматургии женской и мужской? Можете ли вы определить сразу, кем поставлен спектакль – мужчиной или женщиной?
– Природа так решила, что у женщины, хранительницы очага, больше развито тактическое мышление, а у мужчины – стратегическое. Поэтому ученых-мужчин, военных-мужчин, режиссеров-мужчин больше, чем женщин. Режиссура требует стратегического мышления. Это агрессивная профессия – ты должен далеко смотреть, уметь направить, повести за собой и т. д. Глобально у женщин и мужчин разные роли, при этом я не говорю, что не бывает исключений. Но из своего собственного опыта знаю, что серьезных женщин-режиссеров мало. Для этого нужно иметь определенный склад характера, со временем у них появляется все больше мужских качеств. Что касается женской драматургии, литературы, я увлеченно читаю произведения Ясмины Реза или прозу Дины Рубиной – это литература сильная, мощная. При этом в их произведениях есть много нюансов и тонкостей, которые может подметить только женщина.
– Каково ваше отношение к феминизму? Есть ли смысл в этом движении сегодня?
– Я не очень глубоко знаком с этим движением. Мне кажется, сегодня пытаются поменять местами роли женские и мужские. Одна из героинь пьесы Ясмины Реза – сверхактивная женщина, которую волнуют одновременно все мировые проблемы. Другой герой пьесы – мужчина, теряя терпение в общении с ней, произносит что-то вроде: «Вы человек, который привык брать ответственность на себя, возлагать все тяготы мира на свои плечи. А мужчин привлекает не это, а тишина, нежность, флюиды. У вас большая проблема». Я совершенно согласен с этим. Мужчина и женщина – это две половинки целого, они должны складываться, как пазл. Природа так придумала, ее обмануть трудно.
– В Купаловском театре ожидается еще одна премьера – шекспировской комедии «Сон в летнюю ночь». Не каждый театр может себе позволить постановку Шекспира, на минских театральных площадках можно увидеть всего несколько его пьес. Кто ставит в Купаловском? И почему выбрали именно это произведение?
– Театр получил несколько предложений от разных режиссеров. Мы выбрали проект петербургского режиссера Андрея Прикотенко. «Сон в летнюю ночь» – интересная театральная история о любви, в которой есть эльфы, феи, странные существа. Прикотенко – очень серьезный и неформально мыслящий режиссер. Он делает на нашей сцене современную медиаисторию в стиле хай-тек. Зритель, сидящий в зале, будет находиться как бы внутри айфона. Премьера планируется к открытию сезона в сентябре.
– Недавняя премьера на камерной сцене спектакля «Радзіва «Прудок» по произведению белорусского автора Андруся Горвата потрясла театральную общественность…
– Очень рад, что наши артисты под руководством Романа Подоляко представили это произведение у нас в театре. Автор – журналист Андрусь Горват некоторое время работал дворником в Купаловском. Потом человек бросил город, уехал в деревню, занялся хозяйством, изучением малой родины, истории. Это очень интересный путь. Все это время он вел фейсбучный дневник, на основе которого и создал свое первое крупное произведение. Получилось просто потрясающе. Считаю, что это грандиозный прорыв в белорусской литературе.
– А как к соцсетям относитесь вы?
– Я не активный пользователь. Интернет – это инструмент, и не более того. Если надо – зашел, посмотрел. Я иногда удивляюсь некоторым своим друзьям, сидящим там постоянно. На это ведь огромное количество времени требуется. А где его взять? Когда есть дефицит общения, возможно, это оправданно. Но когда ты целый день активно общаешься, работаешь с людьми, наоборот, хочется уехать в свой домик в деревне и отключиться от суеты.
Мне кажется, что виртуальное пространство поглощает действительность, существует за счет реальной жизни. Любопытство – одна из важнейших человеческих черт, которая успешно используется для привлечения пользователей. Особенно это касается молодых людей. Но для того чтобы полноценно жить, надо не в виртуальной реальности знакомиться и общаться. Поэтому у меня двоякое отношение к социальным сетям и интернету. Кто-то говорит, что это «помойка», и я согласен. Кто-то говорит, что полезная вещь, – я тоже согласен. Смотря что ты выбираешь.
– Вы начинали в 1980-х. Каким был театр в те годы?
– Я работал в Русском театре артистом и ставил там спектакли, так как я режиссер по образованию. Меня пригласил Борис Иванович Луценко, тогда художественный руководитель театра. Свой первый спектакль – «Повесть о бездомных собаках» – я поставил в 1980 году, он, кстати, имел успех. Были и другие режиссерские работы, а затем я уехал в Москву на двухгодичные высшие режиссерские курсы. Вернувшись после стажировки в 1985 году, пришел в Купаловский по приглашению Валерия Николаевича Раевского и стал работать режиссером. И в Русском, и в Купаловском театрах были очень сильные труппы. Сейчас даже трудно представить тот уровень профессионализма, хотя сегодня у нас работают очень хорошие артисты.
Советская история театра – грандиозная. 1960–80-е были хорошим периодом для театра. Искусство требовало какой-то специальной кодировки, метафор, чтобы обойти цензуру и донести идею до зрителей. И это привлекало людей. А как только в 1990-х стала доступна закрытая информация и народ начал читать запрещенные до этого тексты, к театру стали относиться проще. Однако спектакль «Тутэйшыя», который вышел в 1992 году, вызвал ажиотаж. Когда пришла независимость, люди вообще не понимали, зачем эта независимость нужна. В нашем спектакле о самой сути белорусской нации тогда все сошлось: и театр, и независимость, и Купала, и запрещенная его пьеса. Это было важно и нужно. Сегодня мы так же угадали с «Ревизором», «Школой налогоплательщиков», «Чайкой». Сейчас нам сложнее работать, потому что от театра требуется гораздо больше художественных проявлений, чем публицистических, как это было раньше.
– Кто-то сказал, что классика в современных декорациях – это реверанс публике. Согласны ли вы?
– Классика – это литература, которая работает во все времена, неважно, проза это или драматургия. Почему? Потому что природа человеческая не изменилась. Что касается формы, конечно, она должна меняться, потому что если сегодня одеть актеров на сцене, например в гоголевском «Ревизоре», в царские мундиры чиновников, ботфорты или лосины, то зритель скажет: «Это не про меня, это было в начале позапрошлого века». А если смысл вкладываешь в другую форму, он становится ближе людям. Актуализация классического произведения лежит на совести режиссера и зависит от поставленных задач – иногда это и не нужно, иногда лучше сделать костюмный спектакль. Это вопрос профессионализма, способность угадать, что будет интересно людям.
– Сегодня такое количество имен в литературе, искусстве, а глыб нет. Почему?
– Искусство раньше было элитарной вещью. Театр, например, существовал при дворах богатых людей. Искусство процветает там, где за него платят. Если вы не собираетесь платить, у вас ресурса не будет. Талантливый человеческий ресурс не бесконечен.
– Искусство за деньги – настоящее или это просто перформанс?
– А науку ученые двигают не за деньги? Настоящий художник, режиссер, артист, если у него от Бога есть какой-то талант, все равно будет ему следовать, но не требуйте у него это «за спасибо».
– Раньше театр был трибуной. Если спектакль делался месяца два, считалось, что авторы мгновенно отвечают на актуальные вопросы. А сейчас все можно увидеть онлайн. Какова функция театра сегодня?
– Онлайн можно увидеть далеко не все. Живое дыхание сцены здесь и сейчас не снимешь и не зафиксируешь. Люди идут в театр за энергией, энергией общения между сценой и залом. Эта вещь очень важная, а дальше она будет еще дефицитнее. Смотришь какие-то передачи про искусственный интеллект и понимаешь, что это путь в никуда. Потому что если бы Бог захотел, он бы создал это изначально, но зачем-то созданы живые люди с живыми энергиями.
– Существует ли преемственность поколений в белорусском театре, в частности в Купаловском?
– Все артисты – чьи-то ученики. Мы берем лучших из выпускников Академии искусств. Так было всегда. Купаловский никогда не был формальным театром с какими-то ребусами и изысками, хотя это не исключает поиск интересных художественных форм. Купаловский – замечательный театр по своей атмосфере, всегда был театром хороших артистов. И это важно.
Текст: Ольга Савицкая
№7-8(40) июль-август 2018 год.
