Денис Климук – артист балета, к которому белорусские зрители относятся с особым пиететом. За десять лет работы в Большом театре Денис участвовал практически во всех спектаклях. Обладатель идеальной фигуры, он позировал для создания скульптуры покровителя искусств Аполлона. Сейчас эта скульптура украшает фасад здания Большого театра оперы и балета.
Сегодня Денис живет в Санкт-Петербурге и успешно танцует в Театре балета имени Леонида Якобсона. Мы успели поговорить с ним во время его недавнего визита по приглашению Валентина Елизарьева – Денис участвовал в спектакле «Ромео и Джульетта».
– Влияет ли как-то Петербург на твой выбор целей, отношение к миру?
– Я часто задумываюсь, сколько великих людей в свое время жили, творили, создавали уникальные шедевры в этом городе. Мы говорим сейчас не только о балете, но также и о литературе, живописи, обо всем, что касается творчества.
Атмосфера Петербурга – это ощущение постоянного праздника, какой-то магии и чудес, как ожидание в детстве Нового года и Рождества. Этот город никогда не спит, в нем всегда бурлит жизнь, происходит много интересного, причем одновременно в разных местах.
Для любого артиста очень важно видеть, что происходит вокруг, встречаться с коллегами из других стран, представителями разных школ. Мне хотелось бы охватить все, но из-за плотного рабочего графика приходится выбирать.
– В хореографическом училище ты изучал народный танец, не классику?
– Я учился на народном отделении в Белорусском хореографическом колледже. Валентин Дудкевич (художественный руководитель Государственного ансамбля танца Беларуси. – Прим. ред.), который был председателем комиссии на выпускном экзамене, приглашал меня к себе. Я был очень благодарен ему, но признался, что хочу еще поучиться, чтобы попасть в Большой театр Беларуси.
Валентин Николаевич Елизарьев сразу после училища в театр меня не взял, объяснив, что я пока недостаточно хорошо обучен. Он договорился с Александром Ивановичем Коляденко (художественным руководителем хореографического колледжа. – Прим. ред.), что я продолжу заниматься, а через год, если все будет успешно, приду в театр.
Все мои ребята выпустились и разошлись. А я получил аттестат, но при этом остался в училище. Ходил на занятия к разным педагогам: и на классику, и на дуэтный танец – старался взять все, что можно.
И через год был принят в белорусский Большой театр. С Юрой Ковалевым (заслуженный артист Республики Беларусь. – Прим. ред.) мы оформились еще до закрытия театрального сезона и даже успели исполнить соло в «Лебедином озере». Затем в течение года я работал в кордебалете, а после первого своего сезона получил должность солиста.
Фото: Павел Сущенок
Все мои ребята выпустились и разошлись. А я получил аттестат, но при этом остался в училище
– Белорусские балетоманы до сих пор помнят и любят тебя, это видно по горячим овациям после твоего недавнего выступления в Минске в спектакле «Ромео и Джульетта». В каких партиях ты особо чувствовал любовь белорусских зрителей?
– Я всегда чувствовал любовь зала, но некоторые партии и спектакли зрителями особенно любимы. Когда-то для меня внутренним эталоном был образ Тиля Уленшпигеля в одноименном балете, всегда хотелось как-то соответствовать и быть похожим на этого героя.
Один из любимейших спектаклей – действительно «Ромео и Джульетта». Когда несколько лет назад из публикаций в СМИ я узнал, что Валентин Николаевич Елизарьев подготовил обновление этого балета, подумал, как было бы здорово еще раз выйти в этой партии.
Это связано и с моими воспоминаниями, очень трогательными, и с моей любовью к этому театру и этой партии. Когда я впервые вводился в балет в партиях Тибальда и Меркуцио, одновременно дебюты были у многих молодых артистов. Партию Ромео тогда впервые танцевал Антон Кравченко (заслуженный артист Республики Беларусь. – Прим. ред.).
Помню, на репетициях мы сломали, наверное, пять или шесть шпаг. Было много эмоций, ведь когда дерешься, даже понарошку, то входишь в азарт. И накануне премьерного для нас спектакля я специально готовил шпагу, бутафорскую, конечно же, все проверил, подкрутил… А на сцене во время самого первого нашего боя с Ромео шпага начала прямо в руках рассыпаться, отвалился клинок, рукоять, как в страшном сне. В руке осталась металлическая гарда. Пришлось на ходу придумывать, что бы сделал Тибальд в такой ситуации…
– Насколько трудно играть отрицательного героя?
– Лично мне для того, чтобы сыграть Тибальда, надменного аристократа, надо было представить, каково это: презирать людей, смотреть свысока на них, считая всех вторым сортом.
Когда впервые сталкиваешься с отрицательным персонажем, которого надо сыграть, то не понимаешь, как это сделать. Ведь всех мальчиков в училище готовят быть принцами, рыцарями, благородными, романтичными, добрыми. Да и в жизни мы хотим быть хорошими, дружелюбными, никто не учит нас быть плохими. Поэтому поначалу сложно.
Я обожал балет «Чиполлино» и совершенно замечательную, очень смешную партию принца Лимона. Дети всегда очень смеялись, и это было самой главной наградой. Мне нравилось танцевать балет «Тщетная предосторожность» – прекрасный спектакль, жаль, что он не идет сейчас. Я исполнял комическую партию Марцелины, матушки главной героини. Помню, когда заканчивался спектакль и я выходил на поклон, зал очень бурно реагировал.
У меня там была серьезная вариация на пуантах. В пуантах стопа работает совершенно по-другому. И чтобы научиться стоять на пальцах и укрепить стопу, я ходил на женские «пальцевые» уроки. Пока репетировал, постоянно думал, насколько надо было ненавидеть женщин, чтобы поставить их на пуанты. На них очень сложно не только танцевать, прыгать, вертеться, но даже просто стоять. И это яркое подтверждение того, что женщины в балете гораздо сильнее, чем мужчины. Балерины только с виду хрупкие, а внутренне каждая – очень сильная личность.
Постоянно думал, насколько надо было ненавидеть женщин, чтобы поставить их на пуанты
– Мужчины – балетные танцовщики – выглядят очень мощно физически, как спортсмены, даже качки, много времени уделяя тренировкам. При этом некоторые адепты старой школы считают, что спорт, трюки, а не образ в сегодняшнем балете выдвигаются на первый план. Согласен ли ты с такой оценкой?
– Не совсем, но в этих словах есть правда. Сегодня многие молодые артисты действительно гонятся за какой-то сумасшедшей техникой и виртуозностью. Это, конечно, круто, но нельзя забывать, что люди в театр приходят не за трюками.
Техника – это всего лишь одно из средств выражения эмоций, создания образа. Она, конечно, усиливает воздействие на зрителя, но театр – это не спорт и не цирк. Технические огрехи – это не так уж и важно. Со всеми бывает. Всегда можно поскользнуться, упасть или что-то не до конца хорошо исполнить.
Театр – это в первую очередь духовность, когда артист наполнен внутренне, проживает образ. И зритель вместе с ним погружается в историю, драму и сопереживает герою, а не просто наблюдает, кто как прыгает и какого цвета у кого костюмчик.
Читайте также: Актриса Купаловского театра Зоя Белохвостик: «Не существует плохих людей»
– Ты уехал из Минска в 2013 году. По разным причинам, в том числе личного плана. Куда направился? Как раскрылся миру?
– Мои путешествия начались почти 10 лет назад, и они в достаточно короткие сроки расширили мое сознание. Сначала я получил приглашение от Бориса Эйфмана. Театральный сезон – 2013/14 в белорусском Большом театре заканчивался в конце июня выступлением нашей балетной труппы в Тракайском замке, где мы танцевали «Лебединое озеро» на воде. А через день после возвращения – 1 июня – я уже оформлялся на работу в театр Эйфмана в Санкт-Петербурге.
В новом театре надо было все начинать с нуля. Это был мой первый глобальный выход из зоны комфорта и, я бы сказал, некий непрекращающийся шок. Я репетировал сразу четыре спектакля.
В плане техники и физической нагрузки спектакли Бориса Эйфмана – одни из самых сложных. Чтобы исполнять его хореографию, надо быть мегаупертым. Был даже один момент, когда я не мог подняться в репетиционный зал на второй этаж, потому что ноги не шли, все болело. Любая новая авторская хореография с непривычными движениями и нагрузкой на группы мышц, которые раньше не использовались, вызывает определенное перестроение тела, крепатуру мышц.
В театре Бориса Эйфмана я работал в спектакле «По ту сторону греха» по роману «Братья Карамазовы» Федора Достоевского. Исполнял партию Ивана. Зритель, конечно, больше реагирует на Дмитрия – этакого разгуляй-душа персонажа. А я просто влюбился в роль старшего брата Ивана с его внутренними поисками и метаниями. Он мне ближе. Танцевал также Каренина в «Анне Карениной», Чекиста в «Красной Жизели», генерала Гремина в спектакле «Евгений Онегин».
– Роли очень серьезных и солидных мужчин…
– Видимо, Борис Яковлевич меня именно в таких партиях видел. Его спектакли заставляют очень глубоко переживать. Это такая палитра эмоций. Когда танцуешь, просто бурлит все внутри. За один год работы я приобрел опыт, который иногда люди получают в течение многих лет.
Техника — Это, конечно, круто, но нельзя забывать, что люди в театр приходят не за трюками. Театр — это не спорт и не цирк
– Твоя супруга Любовь Андреева давно работает в театре Бориса Эйфмана. Как она выдерживает эти нагрузки?
– Она уехала из Минска в 2011 году. И уже много лет работает в театре Бориса Эйфмана. Люба танцует заглавные партии во всех его спектаклях. Она просто суперответственный и невероятно мотивированный человек.
– После сотрудничества с театром Бориса Эйфмана ты на несколько лет уехал в Таллин танцевать в балетной труппе Национальной оперы «Эстония»…
– Там тоже начинал в некотором смысле с нуля. В Минске я долгое время исполнял героические партии – такие как Спартак, Тиль. Или такие роли, как Дроссельмейер в балете «Щелкунчик» – это игровая, силовая, доминирующая партия. Такие характерные, даже гротескные партии, имеющие много граней, артисту очень интересно делать.
Что касается классических балетов, я никогда не исполнял партии принцев – изысканных, романтичных, – для которых, как считалось, мне не хватает выучки. Я ожидал, что и в таллинском театре останусь в своем амплуа, но там, как ни странно, произошло мое «перерождение в принцев». Томас Эдур, знаменитый эстонский танцовщик и художественный руководитель балета этого театра в то время, в меня поверил и стал моим наставником.
– Очень многие артисты зависимы от славы, нуждаются в чужом одобрении. Почему это так необходимо?
– Это же очень просто: любой человек, не только артист, нуждается во внимании, любви. Когда понимаешь, что тебя любят, это помогает двигаться дальше, вдохновляет. Если артист считает, что ему зрительское одобрение не нужно, для кого тогда он работает на сцене, ради чего?
– Ты уже несколько лет – солист Санкт-Петербургского театра балета имени Леонида Якобсона, там особые традиции исполнения и уникальный репертуар. В каких спектаклях принимаешь участие?
– Театр основной задачей ставит восстановление и сохранение наследия. Есть классический репертуар, который поддерживается и показывается постоянно, – это балеты Леонида Якобсона. Но есть и новые постановки современных хореографов. К сожалению, у театра нет своей сцены, поэтому мы выступаем на сценах Мариинского и Александринского театров. Насколько я знаю, совсем недавно подписано соглашение с Эрмитажным театром.
Танцую и классику, современную хореографию и хореографию Леонида Якобсона – в частности, миниатюру «Минотавр и Нимфа» из его знаменитого балета «Роден» – один из самых сложных номеров в эмоциональном и техническом планах.
На сцене шпага начала прямо в руках рассыпаться, отвалился клинок, рукоять, как в страшном сне…
– Какие легендарные имена мэтров у тебя в портфолио: Леонид Якобсон, Томас Эдур, Валентин Елизарьев, Борис Эйфман… С кем еще из современных хореографов сотрудничаешь?
– В театре Якобсона идет балет «Жар-птица» в постановке Дагласа Ли. Это спектакль с современной хореографией, я исполняю партию Ивана Царевича. Мне посчастливилось работать с Юрием Смекаловым, танцовщиком и балетмейстером. Помимо балетов, которые он успешно ставит, у него есть несколько экспериментальных пластических проектов.
В театре «Приют комедианта» идет его спектакль «Солярис», в котором принимаю участие и я. Могу сказать, что спектакль, по балетным меркам, очень необычный. Поставлен не в точности по книге Станислава Лема, но отсылки, конечно же, есть. Постановка идет на очень маленькой драматической сцене, разогнаться танцовщикам там не получается, поэтому его нельзя назвать балетом, это скорее пластический спектакль.
– Насколько эмоционально ты выкладываешься на сцене?
– Мне очень сложно себя оценивать. Это может сделать только зритель. Есть такие спектакли, которые условно ничего не стоит исполнить физически. Но погружение во внутренний мир героя, проживание роли забирает очень много сил. Часто именно после таких ролей я долго прихожу в себя, чувствую усталость, разбитость. Такой балет, например, «Спартак» на минской сцене. По этой причине я стараюсь выходить из образа поскорее.
– Когда тебя можно будет увидеть в Большом театре Беларуси?
– Когда приглашают, стараюсь так построить свой график, чтобы обязательно приехать в любимый белорусский театр. В июне состоится традиционный фестиваль «Балетное лето в Большом театре», на котором я выступал в предыдущие годы. Надеюсь приехать и в этом сезоне. В связи с этим хочу сказать, что такой фестиваль – это суперздорово, хотелось бы, чтобы таких проектов было побольше.
Текст: Ольга Савицкая
Фото из архива Большого театра Беларуси и личного архива
Читайте нас в Telegram, Facebook и Instagram (и не забывайте смотреть сторис). Там мы публикуем самую интересную информацию.
